О ДИСКУССИИ, О РАФАИЛЕ,

О СТАТЬЯХ ПРЕОБРАЖЕНСКОГО

И САПРОНОВА

И О ПИСЬМЕ ТРОЦКОГО


О ДИСКУССИИ

Дискуссия о внутрипартийном положении, открывшаяся несколько недель тому назад, видимо, подходит к концу, если иметь в виду Москву и Петроград. Петроград, как известно, высказался за линию партии. Основные районы Москвы тоже высказались за линию ЦК. Общегородское собрание активных работников московской организации от 11 декабря вынесло полное одобрение организационной и политической линии ЦК партии. Нет оснований сомневаться в том, что предстоящая общепартийная конференция московской организации пойдёт по стопам своих районов. Оппозиция, представляющая блок части “левых” коммунистов (Преображенский, Стуков, Пятаков и пр.) с так называемыми демократическими централистами (Рафаил, Сапронов и пр.), оказалась смятой.

Интересен ход дискуссии и те превращения, которые претерпела оппозиция за период дискуссии.

Оппозиция начала с того, что высказалась ни более, ни менее как за пересмотр основной линии партии во внутрипартийном строительстве и внутрипартийной политике за последние два года, за весь период нэпа. Требуя полного проведения резолюции Х съезда о внутрипартийной демократии, оппозиция вместе с тем настаивала на отмене тех ограничений (запрещение группировок, партстаж и пр.), которые были приняты X, XI и XII съездами партии. Но оппозиция на этом не остановилась. Утверждая, что партия превратилась по сути дела в организацию армейского типа, а партийная дисциплина — в дисциплину военную, оппозиция требовала перетряхивания всего состава партийного аппарата сверху донизу, снятия с постов основных работников и пр. В крепких словах и в ругани по адресу ЦК не было, конечно, недостатка. “Правда” была переполнена статьями и статейками, обвинявшими ЦК во всех смертных грехах. Не хватало того, чтобы обвинить его еще в японском землетрясении.

ЦК в целом за этот период не вмешивался в дискуссию на страницах “Правды”, предоставляя членам партии полную свободу критики. Он не находил даже нужным опровергнуть нелепые обвинения, нередко выдвигавшиеся критиками, считая, что члены партии достаточно сознательны для того, чтобы самостоятельно разрешить обсуждавшиеся вопросы.

Это был, так сказать, первый период дискуссии. В дальнейшем, когда крепкие слова приелись, ругань перестала действовать и члены партии потребовали делового обсуждения вопроса,—наступил второй период дискуссии. Открылся он опубликованием резолюции ЦК и ЦКК по партстроительству. Исходя из постановления октябрьского пленума ЦК, одобрившего курс на внутрипартийную демократию, Политбюро ЦК и Президиум ЦКК выработали известную резолюцию” наметившую условия проведения внутрипартийной демократии. Этим актом был создан поворот в ходе дискуссии. Теперь уже нельзя было ограничиться критикой вообще. Конкретный план, представленный ЦК и ЦКК, требовал от оппозиции либо принятия этого плана, либо предъявления другого, параллельного, столь же конкретного плана проведения внутрипартийной демократии. И тут-то оказалось, что оппозиция не в силах противопоставить плану ЦК свой собственный план, могущий удовлетворить требованиям партийных организаций. Началось отступление оппозиции. Исчезло в арсенале оппозиции требование отмены основной линии партии во внутрипартийном строительстве за последние два года. Поблекло и вылиняло требование оппозиции об отмене ограничений демократии, принятых X, XI и XII съездами партии. Отодвинули на задний план и смягчили требование о перетряхивании аппарата сверху донизу. Все эти требования оппозиция сочла необходимым заменить предложениями о необходимости “точно формулировать вопрос о фракциях”, “провести перевыборы всех тех парторганов, которые раньше были назначены”, “упразднить назначенство, как систему” и пр. Характерно, что даже эти, смягченные в несколько раз, предложения оппозиции были провалены организациями Красной Пресни и Замоскворечья, приветствовавшими резолюцию ЦК и ЦКК подавляющим большинством голосов.

Это был, так сказать, второй период дискуссии. Ныне мы вступили в третий период. Характерной чертой этого периода является дальнейшее отступление,— я бы сказал: беспорядочное отступление оппозиции. Даже полинявшие и смягчённые в несколько раз требования оппозиции выдали' на этот раз из её резолюции. Последняя резолюция Преображенского (кажется, третья по счету), предложенная собранию активных работников московской организации (свыше 1000 человек), гласит:

“Только быстрое, дружное и искреннее проведение резолюций Политбюро, в частности обновление путем перевыборов внутрипартийного аппарата, может гарантировать нашей партии переход к новому курсу без потрясений и внутренней борьбы и усилить действительную сплоченность и единство ее рядов”.

Нельзя считать случайностью тот факт, что собрание отвергло даже это совершенно безвредное предложение оппозиции. Не случайно и то, что собрание приняло подавляющим большинством голосов резолюцию об “одобрении политической и организационной линии ЦК”.

О РАФАИЛЕ

Я думаю, что Рафаил является самым последовательным и законченным представителем нынешней оппозиции, или, говоря точнее, нынешнего блока оппозиции. На одном из дискуссионных собраний Рафаил заявил, что наша партия по сути дела превратилась в армейскую организацию, что дисциплина в ней армейская и что ввиду этого весь аппарат партии необходимо перетряхнуть сверху донизу, как негодный и чуждый духу действительной партийности. Мне кажется, что эти, или подобные им, мысли бродят в голове нынешних оппозиционеров, но они не решаются их высказать по различным соображениям. Надо признать, что Рафаил оказался в этом отношении более смелым, чем его коллеги по оппозиции.

И всё-таки Рафаил в корне не прав. Не прав он не только формально, но, прежде всего, по существу. Ибо если бы наша партия в самом деле превратилась или даже начала превращаться в армейскую организацию, то разве не ясно, что у нас не было бы тогда ни партии, в собственном смысле этого слова, ни диктатуры пролетариата, ни революции.

Что такое армия?

Армия есть замкнутая организация, строящаяся сверху. Существо армии предполагает, что во главе армии стоит штаб, назначенный сверху и формирующий армию на началах принудительности. Штаб не только формирует армию,— он ещё снабжает её, одевает, обувает и пр. Материальная зависимость всего состава армии от штаба — полная. На этом, между прочим, зиждется та армейская дисциплина, нарушение которой влечет за собой специфическую форму высшей меры наказания — расстрел. Этим же нужно объяснить тот факт, что штаб может двигать армию куда угодно и когда угодно, сообразуясь лишь со своими собственными стратегическими планами.

Что такое партия?

Партия есть передовой отряд пролетариата, строящийся снизу на началах добровольности. У партии тоже имеется свой штаб, но он не назначается сверху, а избирается снизу всей партией. Не штаб формирует партию, а, наоборот, партия формирует свой штаб. Партия формируется сама на началах добровольности. Здесь нет также той материальной зависимости между штабом партии и партией в целом, о которой говорилось выше в отношении армии. Штаб партии не снабжает партию, не кормит и не одевает её. Этим, между прочим, объясняется тот факт, что штаб партии не может двигать ряды партии произвольно, куда угодно и когда угодно, что штаб партии может руководить партией в целом лишь по линии экономических и политических интересов того класса, частицей которого является сама партия. Отсюда особый характер партийной дисциплины, строящейся в основном по линии метода убеждения, в отличие от дисциплины армейской, строящейся в основном по линии метода принуждения. Отсюда основная разница между высшей мерой наказания в партии (исключение из партии) и высшей мерой наказания в армии (расстрел).

Достаточно сравнить эти два определения, чтобы понять всю чудовищность ошибки Рафаила.

Партия превратилась,— говорит он,— в армейскую организацию. Но как можно превратить партию в армейскую организацию, если она не зависит материально от своего штаба, если она строится снизу на началах добровольности, если она сама формирует свой штаб? Чем объяснить, в таком случае, приток рабочих в партию, рост её влияния среди беспартийных масс, её популярность среди трудящихся слоев всего мира? Одно из двух:

Либо партия до последней степени пассивна и безгласна,— но тогда чем объяснить тот факт, что такая пассивная и безгласная партия ведет за собой самый революционный в мире пролетариат и управляет вот уже несколько лет самой революционной в мире страной?

Либо партия активна и самодеятельна,— но тогда непонятно, почему такая активная и самодеятельная партия не свергла за это время военный режим в партии, если он действительно существует в недрах самой партии?

Разве не ясно, что наша партия, проделавшая три революции, разбившая Колчака и Деникина и потрясающая ныне основы мирового империализма,—что эта партия не вытерпела бы и одной недели того военного режима и приказного строя, о которых так легко и бесшабашно говорит Рафаил, что она мигом разбила бы их и поставила бы новый режим, не дожидаясь призыва Рафаила?

Но страшен сон, да милостив бог. Дело в том, во-первых, что Рафаил спутал партию с армией и армию с партией, ибо он, очевидно, не знает толком ни партии, ни армии. Дело в том, во-вторых, что Рафаил, видимо, сам не верит в своё открытие,—ему нужны “страшные” слова о приказном строе в партии для того, чтобы обосновать основные лозунги нынешней оппозиции: а) о свободе фракционных группировок и б) о снятии с постов руководящих элементов партии сверху донизу.

Рафаил, видимо, чувствует, что без “страшных” слов не протащить этих лозунгов.

В этом вся суть.

О СТАТЬЕ ПРЕОБРАЖЕНСКОГО

Основную причину недочётов внутрипартийной жизни Преображенский усматривает в неправильности основной линии партии в партийном строительстве. Преображенский утверждает, что “партия вот уже два года ведёт в основном неверную линию в своей внутрипартийной политике”, что “основная линия партии во внутрипартийном строительстве и внутрипартийной политике за период нэпа” оказалась неправильной.

В чём состоит основная линия партии за период нэпа? Партия на своём Х съезде приняла резолюцию о рабочей демократии. Правильно ли поступила партия, приняв такую резолюцию? Преображенский думает, что она поступила правильно. Партия на том же Х съезде приняла серьёзнейшее ограничение демократии, в виде запрещения группировок. Правильно ли поступила партия, приняв такое ограничение? Преображенский думает, что партия поступила неправильно, ибо такое ограничение стесняет, по его мнению, самостоятельную партийную мысль. Партия на XI съезде приняла новые ограничения демократии, в виде определённого партийного стажа и пр. XII съезд партии только подтвердил эти ограничения. Правильно ли поступила партия, приняв эти ограничения, как гарантию против мелкобуржуазных тенденций в условиях нэпа? Преображенский думает, что партия поступила неправильно, ибо эти ограничения стеснили, по его мнению, самодеятельность партийных организаций. Вывод ясен: Преображенский предлагает отменить основную линию партии в этой области, принятую Х и XI съездами партии в обстановке нэпа.

Но Х и XI съезды партии прошли под непосредственным руководством тов. Ленина. Резолюция о запрещении группировок (резолюция об единстве) внесена и проведена на Х съезде тов. Лениным. Дальнейшие ограничения демократии, в виде определённого партстажа и т.д., приняты XI съездом при ближайшем участии тов. Ленина. Не догадывается ли Преображенский, что он по сути дела предлагает отмену линии партии в условиях нэпа, органически связанной с ленинизмом? Не начинает ли понимать Преображенский, что его предложение об отмене основной линии партии по партстроительству в условиях нэпа является по существу дела повторением некоторых предложений небезызвестной “анонимной платформы”, требовавшей ревизии ленинизма?

Стоит поставить эти вопросы, чтобы понять, что партия не пойдёт по стопам Преображенского.

Что же предлагает Преображенский? Он предлагает ни более, ни менее как восстановление партийной жизни “по типу 1917—1918 годов”. Чем отличаются в этом отношении 1917—1918 годы? Тем, что тогда существовали в нашей партии группировки и фракции, что существовала тогда открытая борьба группировок, что партия переживала тогда критическую минуту, связанную с вопросом её жизни и смерти. Преображенский требует, чтобы такой порядок в партии, отменённый Х съездом, был восстановлен, по крайней мере, “отчасти”. Может ли стать партия на этот путь? Нет, не может. Во-первых, потому, что восстановление партийной жизни на началах 1917—1918 годов, когда не было нэпа, не отвечает и не может отвечать потребностям партии в условиях 1923 года, когда есть нэп. Во-вторых, потому, что восстановление минувших порядков фракционной борьбы привело бы к неминуемому подрыву единства партии, особенно теперь, в отсутствие тов. Ленина.

Преображенский имеет склонность изобразить условия внутрипартийной жизни в 1917—1918 годах, как нечто желательное и идеальное. Но мы знаем массу черных сторон этого периода внутрипартийной жизни, стоивших партии глубочайших потрясений. Никогда, кажется, внутрипартийная борьба среди большевиков не доходила до такого ожесточения, как в этот период, в период Брестского мира. Известно, например, что “левые” коммунисты, составлявшие тогда отдельную фракцию, дошли до такого ожесточения, что серьезно поговаривали о смене существовавшего тогда Совнаркома новым Совнаркомом из новых людей, входивших в состав фракции “левых” коммунистов. Часть нынешних оппозиционеров — Преображенский, Пятаков, Стуков и другие — входила тогда в состав фракции “левых” коммунистов.

Думает ли Преображенский “восстановить” в нашей партии эти старые “идеальные” порядки?

Ясно, во всяком случае, что партия не согласится с этим “восстановлением”.

О СТАТЬЕ САПРОНОВА

Основную причину недочётов внутрипартийной жизни Сапронов усматривает в наличии в аппаратах партии “партийных педантов”, “классных дам”, занятых “воспитанием членов партии” по “школьному методу” и тормозящих, таким образом, действительное воспитание членов партии в ходе борьбы. Превратив таким образом работников нашего партийного аппарата в “классных дам”, Сапронов и не думает спросить: откуда появились эти люди и как могло случиться, что “партийные педанты” возобладали в работе нашей партии. Выдвигая это более чем рискованное и демагогическое положение, как доказанное, Сапронов забыл, что марксист не может удовлетвориться простыми изречениями, что он прежде всего должен понять явление, если оно в самом деле существует в природе, и объяснить его, для того, чтобы наметить потом действительные меры улучшения. Но Сапронову, видимо, нет дела до марксизма. Ему нужно во что бы то ни стало обругать партийный аппарат,—всё остальное приложится. Злая воля “партийных педантов”—такова, по мнению Сапронова, причина недочётов нашей внутрипартийной жизни. Правильное объяснение — нечего говорить.

Непонятно только:

1) Как могли эти “классные дамы” и “партийные педанты” удержать за собой руководство самым революционным в мире пролетариатом?

2) Как могли наши “партийные школьники”, отданные на воспитание “классным дамам”, удержать за собой руководство самой революционной в мире страной?

Ясно, во всяком случае, что болтать о “партийных педантах” легче, чем понять и оценить величайшие достоинства нашего партийного аппарата.

Как думает лечить Сапронов недочёты нашей внутрипартийной жизни? Его лекарство такое же простое, как и диагноз. “Пересмотреть наш офицерский состав”, снять с постов нынешних работников — таково средство Сапронова. В этом он видит основную гарантию проведения внутрипартийной демократии. Я далёк от того, чтобы отрицать значение перевыборов под углом зрения демократизма в деле улучшения нашей внутрипартийной жизни. Но видеть в этом основную гарантию — значит не понимать ни внутрипартийной жизни, ни её недочётов. В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородов, “демократизм” которого д” сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от “демократизма” которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от “демократизма” которого не кричал, а выл весь Донбасс; Альский, “демократизм” которого всем известен; Бык, от “демократизма” которого до сих пор воет Хорезм. Думает ли Сапронов, что если нынешних “партийных педантов” сменят поименованные выше “уважаемые товарищи”, демократия внутри партии восторжествует? Да будет мне позволено несколько усомниться в этом.

Видимо, существуют два рода демократизма: демократизм партийных масс, рвущихся к самодеятельности и к активному участию в деле партийного руководства, и “демократизм” недовольных партийных вельмож, видящих существо демократизма в смене одних лиц другими. Партия будет стоять за демократизм первого рода, и она проведёт его железной рукой. Но партия отбросит прочь “демократизм” недовольных партийных вельмож, ничего общего не имеющий с действительной внутрипартийной рабочей демократией.

Чтобы обеспечить внутрипартийную демократию, необходимо, прежде всего, преодолеть те пережитки и навыки военного периода в головах некоторых наших работников, в силу которых партия расценивается не как самодеятельный организм, а как система учреждений. Но преодолеть эти пережитки нельзя в кратчайший срок.

Чтобы обеспечить внутрипартийную демократию, необходимо, во-вторых, преодолеть давление нашего бюрократического государственного аппарата, имеющего около миллиона служащих, на партийный аппарат, представляющий не более 20—30 тысяч работников. Но преодолеть давление этой громоздкой машины и подчинить её себе немыслимо в кратчайший срок.

Чтобы обеспечить внутрипартийную демократию, необходимо, в-третьих, добиться подъема культурного уровня целого ряда наших отсталых ячеек и правильного распределения активных работников по всей территории Союза, чего опять-таки нельзя добиться в кратчайший срок.

Как видите, обеспечить полную демократию не так-то просто, как это представляется Сапронову, если, конечно, под демократизмом понимать не пустопорожний формальный демократизм Сапронова, а настоящий, рабочий, неподдельный демократизм.

Очевидно, необходимо напряжение воли всей партии снизу доверху для того, чтобы обеспечить и провести в жизнь действительную внутрипартийную демократию.

О ПИСЬМЕ ТРОЦКОГО

Резолюция ЦК и ЦКК о внутрипартийной демократии, опубликованная 7 декабря, принята единогласно. Троцкий голосовал за эту резолюцию. Можно было предположить поэтому, что члены ЦК, в том числе и Троцкий, выступят единым фронтом с призывом к членам партии о дружной поддержке ЦК и его резолюции. Это предположение, однако, не оправдалось на деле. Троцкий выступил на днях с письмом к партийным совещаниям, которое не может быть истолковано иначе, как попытка ослабить волю членов партии к единству в деле поддержки ЦК и его позиции.

Судите сами.

Упомянув о бюрократизме партийного аппарата и опасности перерождения старой гвардии, т. е. ленинцев, основного ядра нашей партии, Троцкий пишет:

“Перерождение “старой гвардии” наблюдалось в истории не раз. Возьмём наиболее свежий и яркий исторический пример: вожди и партии II Интернационала. Мы ведь знаем, что Вильгельм Либкнехт, Бебель, Зингер, Виктор Адлер, Каутский, Бернштейн, Лафарг, Гед и другие были прямыми и непосредственными учениками Маркса и Энгельса. Мы знаем, однако, что все эти вожди,— одни отчасти, другие целиком,— переродились в сторону оппортунизма”... “Мы должны сказать,— именно мы, “старики”,— что наше поколение, естественно играющее руководящую роль в партии, не заключает в себе, однако, никакой самодовлеющей гарантии против постепенного и незаметного ослабления пролетарского и революционного духа, если допустить, что партия потерпела бы дальнейший рост и упрочение аппаратно-бюрократических методов политики, превращающих молодое поколение в пассивный материал для воспитания и поселяющих неизбежно отчуждённость между аппаратом и массой, между стариками и молодыми”... “Молодёжь — вернейший барометр партии—резче всего реагирует на партийный бюрократизм”... “Нужно, чтобы молодёжь брала революционные формулы с боем...”

Во-первых, я должен рассеять одно возможное недоразумение. Троцкий, как видно из его письма, причисляет себя к старой гвардии большевиков, проявляя тем самым готовность принять на себя те возможные обвинения, которые могут пасть на голову старой гвардии, если она в самом деле станет на путь перерождения. Нужно признать, что эта готовность жертвовать собой, несомненно, является чертой благородства. Но я должен защитить Троцкого от Троцкого, ибо он, по понятным причинам, не может и не должен нести ответственность за возможное перерождение основных кадров старой большевистской гвардии. Жертва, конечно, дело хорошее, но нужна ли она старым большевикам? Я думаю, что она не нужна.

Во-вторых, непонятно, как можно ставить на одну доску таких оппортунистов и меньшевиков, как Бернштейн, Адлер, Каутский, Гед и др., и старую гвардию большевиков, которая всё время боролась и, надеюсь, будет с честью бороться против оппортунизма, против меньшевиков, против II Интернационала. Чем вызваны эта путаница и это смешение, кому они нужны, если иметь в виду интересы партии, а не какие-либо побочные соображения, имеющие целью отнюдь не защиту старой гвардии? Как понять эти намёка об оппортунизме в отношении старых большевиков, выросших в борьбе с оппортунизмом?

В-третьих, я отнюдь не думаю, что старые большевики абсолютно гарантированы от опасности перерождения, так же как не имею основания утверждать, что мы абсолютно гарантированы, скажем, от землетрясения. Опасность такую, как возможную, можно и нужно допустить. Но значит ли это, что опасность эта является реальной, наличной? Я думаю, что не значит. Да и сам Троцкий не привёл никаких данных, говорящих об опасности перерождения, как о реальной опасности. А между тем внутри партии имеется у нас ряд элементов, могущих породить действительную опасность перерождения некоторых рядов нашей партии. Я имею в виду одну часть меньшевиков, вошедших в нашу партию поневоле и не изживших еще старых оппортунистических навыков. Вот что писал об этих меньшевиках и об этой опасности тов. Ленин в период чистки нашей партии:

“Всякий оппортунист отличается приспособляемостью... и меньшевики, как оппортунисты, приспособляются, так сказать, “из принципа” к господствующему среди рабочих течению, перекрашиваются в защитный цвет, как заяц становится белым зимой. Эту особенность меньшевиков надо знать и надо её учесть. А учесть её — это значит очистить партию примерно до девяноста девяти сотых всего числа меньшевиков, примкнувших к РКП после 1918 года, т. е. тогда, когда победа большевиков стала становиться сначала вероятной, потом несомненной” (см. т. XXVII, стр. 13).

Как могло случиться, что Троцкий, упустив из виду эту и подобные им опасности, существующие реально, выпятил на первый план опасность возможную, опасность перерождения старой гвардии большевиков? Как можно закрывать глаза на реальную опасность, выдвигая на первый план опасность, собственно говоря, нереальную, возможную, если иметь в виду интересы партии, а не соображения подрыва авторитета большинства ЦК, представляющего руководящее ядро старой гвардии большевиков? Разве не ясно, что такие “подходы” могут лить воду лишь на мельницу оппозиции?

В-четвёртых, откуда взялось у Троцкого это противопоставление “стариков”, которые могут переродиться, “молодёжи”, являющейся “вернейшим барометром” партии, и “старой гвардии”, которая может бюрократизироваться, “молодой гвардии”, которая должна “брать революционные формулы с боем”? Откуда взялось это противопоставление, для чего оно понадобилось? Разве молодёжь и старая гвардия не шли всегда единым фронтом против врагов внутренних и врагов внешних? Разве единство “стариков” и “молодых” не представляет основной силы нашей революции? Откуда взялась эта попытка развенчать старую гвардию и демагогически пощекотать молодёжь для того, чтобы открыть и расширить щёлочку между этими основными отрядами нашей партии? Кому всё это нужно, если иметь в виду интересы партии, её единство, её сплочённость, а не попытку поколебать это единство в угоду оппозиции?

Разве так защищают ЦК и его резолюцию о внутрипартийной демократии, принятую к тому же единогласно?

Впрочем, Троцкий, очевидно, и не ставил себе такой задачи, выступая с письмом к партийным совещаниям. Видимо, умысел другой тут был, а именно: дипломатически поддержать оппозицию в её борьбе с ЦК партии, под видом защиты резолюции ЦК.

Этим, собственно, и объясняется печать двойственности, лежащая на письме Троцкого.

Троцкий состоит в блоке с демократическими централистами и частью “левых” коммунистов — в этом политический смысл выступления Троцкого.


“Правда” № 285,

15 декабря 1923 г.

Подпись: И. Сталин